COUNTDOWN
Айнура Умаева
Предприниматель
Почему я
У моей одиннадцатилетней дочери появилась сыпь на руках. «Сладкое, ну сколько можно», - позлилась я на себя и начала искать дома новые тайники для своего шоколада.

Сыпь не проходила, пришлось обратиться к врачу и сдавать анализы. Врач, как обычно у меня со врачами бывает, ничего вразумительного не сказал ни по поводу диагноза, ни по поводу лечения. Но тренер, с медицинским образованием, заметила: «Это появляется на фоне стресса.»

Стресс? У девочки 11 лет из супер благополучной семьи, у девочки, которая ходит на фехтование, учит японский по ютубу и мечтает стать архитектором?

И я поговорила с ней. Не как обычно мы общаемся про уроки, про друзей, про планы, про новости, а про ощущения, которые трудно сформулировать. Про волнения, которые сложно обуздать. Про мысли, которые не дают заснуть.

Открылся ящик Пандоры. Я не рассчитала времени и своих аргументов. Сорокаминутную истерику можно свести к простому и ясному: «Мир погибает, мама». Там было про коронавирус, про третью мировую, про Иран и Америку, про зомби апокалипсис, про искусственный разум, тупых одноклассников и исчезающих пчел.

Двадцать лет назад я проходила через похожий стресс сама. Тогда бушевала чеченская война и я проживала ее на расстоянии. Я не попадала под обстрел, бомбежки и зачистки. Только видела выпуски новостей, впервые получала телеграмму «Мы живы тчк не смотрите телевизор тчк мы вас любим тчк» и потом работала в лагерях для беженцев. Я чувствовала себя там ничтожной и бесполезной: огромные лагеря, палаточные городки на 60 000–80 000 людей, плачущие дети, постоянные крики, вечная нехватка гуманитарной помощи, бесконечные просьбы и мольбы.

Та война вроде как закончилась, но я все еще думаю, что спорт – это для тренировки выносливости, чтобы бежать от опасности с детьми в охапку. И мне все так же неспокойно, потому что я боюсь, что нынешняя ситуация с климатом, океаном, вымиранием биологических видов оставляет моим детям очень неутешительную перспективу мучительного выживания.

Канадская активистка Эмма Лим начала движение «No Future, No Children», призывающее активистов отказываться иметь детей из-за климатического кризиса. Она говорит: «Больше всего на свете я хочу иметь детей, но какой бы я была матерью, если бы привела ребенка в мир, в безопасности которого не могу быть уверена?»

В отличие от локальных военных конфликтов, в условиях экологического кризиса бежать некуда, даже если я натренирую руки и ноги и пересеку границы.

Мне не 18 лет, как Эмме из Канады и большинству ее поддерживающих. И у меня уже трое – мне не отвертеться.

Поэтому мне не остается ничего кроме как делать то, что могу, там, где я нахожусь, с тем, что у меня есть.

Я становлюсь мамой/тетей-активисткой, которая сортирует мусор, ограничивает потребление (и, кстати говоря, чувствует себя замечательно) и смотрит с детьми обучающие ролики TED про жизненный цикл футболки.

Я страшно стесняюсь и робею, но я становлюсь CEO-активистом, который все еще обслуживает крупнейших загрязнителей в мире, но начинает оформлять и заявлять свою позицию в своем офисе и в своей команде.

Я откликаюсь на предложение подхватить инициативу Countdown, чтобы узнавать, делиться и делать больше.

Несмотря на приступы обесценивания, теперь я не чувствую себя такой ничтожной и бесполезной: мои дети в магазине все так же просят одноразовые пластиковые игрушки и яркую одежду, но сами вспоминают: «Мне все это нравится, но у меня достаточно футболок и игрушек», а мои сотрудники готовы делиться своим временем и опытом, чтобы стать частью глобальной инициативы.

Я знаю через несколько лет у моей младшей дочери тоже будут естественные страхи и беспокойства, связанные с подростковым периодом. И скорее всего наши поздние разговоры, всхлипывания и убеждения через лет десять отразят то, с чем мы столкнемся в то время. Но я хочу, чтобы эти слезы и переживания были именно подростковыми, а не отражением объективного и необратимого ужаса, с которым мы ничего не смогли сделать, пока было время.